Улыбка Персефоны

 София Воронова

Он умер.

Не было света в конце туннеля, космоса и ощущения невесомости. Наоборот, казалось, что ему насыпали тяжелых камней в ботинки и заставили идти по бесконечной темной пустыне — солнца здесь не было

 Впрочем, здесь вообще ничего не было, только промозглая, твердая земля под ногами и протоптанная тропинка,  пустая, одинокая в этом бескрайнем бедном поле.

Было тихо.

Орфей, а именно так звали умершего, оглянулся: вокруг ни живых, ни мертвых.

Ветер ласково пробежал по его светлым волосам, коснулся лица — уставшего, серого, острого — принес долгожданную прохладу.

Но с ветром этим пришла усталость. Руки Орфея сковала тревога, ноги совсем не слушались, в голове стоял гул. Воспоминания и давно минувшие разговоры, несказанные слова и напрасно совершенные действия — как будто на его плечи разом свалилась вся прожитая жизнь; и жизнь казалась ему как никогда тяжелой и сложной. Раз за разом он слышал прощания и невыполнимые обещания, он слышал давно забытые, стершиеся со временем голоса родителей, друзей детства, дальних родственников — тех, кто исчез навсегда в глубоком лазурном Эгейском море, и тех, кто никогда не возвращался из бесконечных походов. Он слышал крик чаек и чувствовал соленый вкус ветра на губах, как будто снова сидел на берегу залива в своем городе, как будто только что вернулся из апельсиновой рощи — сок стекает по тонким холодным рукам, капает с кончиков пальцев… сладкий, липкий, он кажется счастьем, таким ощутимым и настоящим; губы жжет жаркое лето. Запах цитрусовых — с кислинкой, такой терпкий и навязчивый, солнечный — щекочет Орфею ноздри.

Он хмурится, потому что все еще чувствует тяжесть и холод бесконечной пустыни, касается рукой руки — кожа сухая и шершавая на ощупь — и открывает глаза.

Перед ним Персефона и все тот же бессмысленный пейзаж вокруг. Безжизненный и незамысловатый, пустынный и гнетущий… Тысячи потерянных душ бродили здесь, сойдя с дороги до Стикса...

Жизнью здесь была она — невысокая, тонкая, легкая Персефона — царица подземного мира; она казалась маленькой птичкой, непойманным счастьем. Ее рыжие волосы веселыми кудрями, спокойными волнами падали на плечи, скрывали острые ключицы. Корона из костей и звездной пыли венчала ее голову, мягкий, нежный румянец персиковым цветом касался ее щек. Персефона выглядела величественно — строго, чинно, мудро; лицо ее светилось приятным, неуловимым светом, и свет этот напоминал свет теплой одинокой луны на небосводе в самую темную ночь.

Персефона словно была соткана из света и шелка, апельсинового аромата и тяжелого дыхания смерти, весны и холодной, беспробудной зимы...

Ее можно было бы назвать небесно красивой, если бы они не встретились в подземном царстве.

Орфей дышал тихо, аккуратно, почти что не выдыхая, как будто боялся, что перед ним всего лишь мираж, что порыв сильного ветра рассыплет видение на сотни маленьких, давно увядших цветов.

- Приветствую тебя, Орфей с острова Крит, — она говорила спокойно, смотрела на него с легкой полуулыбкой, ободряюще, нежно, ласково, как будто они были с ней старыми друзьями.

Орфей сдержанно кивнул в ответ, потому что боялся сказать глупость. Шум в его голове медленно стихал, как будто исчезали истории, рассказы, люди... Как будто здесь он должен был поставить тоскливую точку в конце небольшого рассказа о своей жизни. Без подвигов, геройств и необычных событий.

Орфей почувствовал легкость и силу — давно забытую, такую важную — словно он снова был здоров.

Когда-то Орфей был молод, умен и способен. Ему пророчили большое будущее, удачную и богатую жизнь, счастливую семью и настоящую любовь; он хотел жить в Афинах, просыпаться раньше всех в этом большом, великолепном городе и встречать рассвет. Его счастливой жизнью, его уже несбывшейся мечтой было утро в Афинах. В тихом маленьком домике с небольшим садом и мозаичными дорожками меж спящих деревьев. В домике, где спала бы его семья.

Но мечте Орфея не было суждено сбыться. Его жена умерла, он заболел вслед за ней, и Афины канули в Лету. Крит стал его последним пристанищем, шум моря — последним, что он услышал.

Персефона сочувственно взглянула на него, протянула тонкую, изящную руку; он успел разглядеть голубые паутинки вен.

- Я отведу тебя к реке Стикс, — прикосновение ее обдало жаром, но Орфею было очень-очень холодно. Рядом с Персефоной он чувствовал себя почти живым, как будто все это было всего лишь жутко красивым сном — стоит проснуться, и все закончится.

Но Орфей с каждым шагом понимал, что не хочет просыпаться.

- Но у меня нет с собой монет, — впервые сказал он. Хрипло, тихо, как будто молчал сотни лет.

Голос его казался далеким и слишком громким — в царстве Теней всегда царило молчание.

А она рассмеялась, ободряюще ему улыбнулась, как будто давно что-то задумала и вот-вот ее план осуществится. Словно все будет хорошо.

Они шли по огромной пустыне. Под ногами — черная земля, над головой — серое небо, а вслед за ними расцветали цветы.

Казалось, что дорога их была бесконечной, но впереди появилась тонкая фиолетовая дымка — загадочное покрывало, прячущее величественный Стикс. Река была спокойной, широкой. От берега к берегу невозможно было добраться вплавь.

Они остановились у края воды. Темная, тягучая, тяжелая, она медленно касалась уставшего берега.

Паромщика — угрюмого, молчаливого Харона — все еще не было.

Чувствовалась необъяснимая тревога, рассыпанная сахаром в воздухе; пахло медом, пылью и апельсинами. Ярко и непривычно, как будто смерть осталась далеко.

Персефона вдруг оглянулась. В зеленых глазах ее промелькнуло легкое, радостное волнение. Она переступила с ноги на ногу, поправила и без того идеально уложенные волосы...

Орфей заглянул ей за плечо, чтобы увидеть причину неуловимого беспокойства. Сначала он подумал, что это Харон возвращается к берегам своих владений, но здесь — во взгляде Персефоны (безнадежно влюбленном), в уверенных движениях незнакомца — было большее.

Орфей встрепенулся, отошел чуть дальше, желая исчезнуть, провалиться под землю, но Аид уже был здесь, совсем близко.

Высокий, бледный, он веками не видел настоящего Солнца. Могущественный, сильный — каждое движение его было решительным, плавным, продуманным — Аид внушал страх, но никак не ужас. Темные глаза светились мудростью и спокойствием.

Он взял за руку Персефону — аккуратно и бережно, ласково. Аид казался кострами в конце осени, сизым дымом над сонными полями и сумерками после солнечного, теплого дня.

Орфей почтительно склонил голову и больше не посмел поднять глаза.

- Что случилось? — вкрадчиво спросил Аид, наклоняясь к незнакомцу. Точнее, он знал все об Орфее — историю жизни, причину смерти и незаконченные дела — но душа и память оставались загадкой.

- У него нет монет, чтобы заплатить Харону, — мягко ответила Персефона, настойчиво сжав его холодную, сухую руку.

- И ты хочешь, чтобы я отпустил Орфея? — Аид задумчиво и легко-легко улыбнулся, словно в голову ему пришла забавная мысль. Он рассмеялся, оставив невесомый поцелуй на щеке Персефоны:

- Давай позволим Орфею самому решать — остаться или вернуться наверх, — внезапно что-то (или кто-то) заставило Орфея поднять голову, а он вовсе и не сопротивлялся. Темные глаза Аида вдруг оказались большим глубоким, бездонным озером. Почти забытый гул в голове усилился.

- Орфей с острова Крит, у тебя есть возможность вернуться и вновь пережить самое счастливое воспоминание своей жизни. Какой момент ты бы выбрал? — звучал в его голове такой сложный и одновременно простой вопрос.

Орфей вспомнил свое детство, родителей, чьи голоса он так сильно старался не забыть со временем, своих соседских друзей. Первый раз, когда он увидел море — в полдень, синее, бескрайнее, сильное, теплое и одновременно освежающее. И уже тогда она была там. Его будущая жена, его лучшая подруга и самая надежная опора. Они бросали нагретые солнцем камни в воду так, чтобы они оставляли причудливые круги-блинчики. И круги эти долго расходились по водяной глади и тут же исчезали.

Он вспомнил первые обсуждения неоспоримых трактатов Аристотеля, вспомнил первое путешествие в Афины, первый поцелуй в пресловутых апельсиновых рощах; и что бы он ни вспомнил, куда бы ни возвратился, рядом была она — его Эвридика.

Орфей почувствовал себя глубоко несчастным, потому что земная жизнь для него потеряла цену, а там, за загадочным Стиксом...

Город был скрыт от любопытных взглядов легкими перьевыми облаками кофейного цвета.

И ему показалось, что тусклые звезды над городом сливаются в одно большое, почти что настоящее солнце.

Орфей знал, что его любимая где-то там.

Аид тоже это знал.

Он понимающе, с легкой усмешкой кивнул, отошел с дороги и подкинул монету, золотую, потускневшую от времени и событий, в руки к Орфею. Тот поймал ее и улыбнулся. Орфей давно не чувствовал себя таким свободным и счастливым.

Персефона отвернулась, смущенно, бесшумно смахнула хрустальную слезу со своей щеки — под ногами ее распустилась розовая лилия.

- Счастливого пути.

Орфей обернулся, когда ступал на деревянную лодку под сумрачным взглядом бессмертного паромщика. Чудесная улыбка Персефоны было последним, что он запомнил из прошлой жизни.

Вода в Стиксе была слишком темная.

Художник Елена Белкина